Тринадцатое столетие вовсе не заслуживает определения "темное  Средневековье". Христианский мир достиг относительного единства, и под  руководством церкви в Европе сложилось однородное общество со  стандартными социальными институтами и с общими чаяниями. "Верховный  первосвященник", - пишет Данте, - "в соответствии с откровением, вел  бы род человеческий к жизни вечной", а император "в соответствии с  наставлениями философскими, направлял бы род человеческий к земному  счастью"(. Философия вновь расцвела, хотя и оставалась под  бдительным присмотром церкви. Старые времена, когда философов  преследовали наравне с магами, давно канули в Лету: теперь портретами  особо чтимых философов украшали порталы соборов. XIII век подарил  европейской культуре множество выдающихся ученых, чья мудрость была  поистине универсальной: Вильям из Оверни, Винцент из Бове, Тома из  Кантимпре, Бартоломью Английский, Роберт Гроссетест, Роджер Бэкон,  Раймунд Луллий, Фома Аквинский и великий Альберт - вот лишь немногие  из этой славной плеяды философов. Трактаты их отличались от сочинений  прошлых веков значительно большей тщательностью и затрагивали гораздо  больше предметов.
  Магами в прямом смысле слова эти философы не были, но магия  вызывала у них интерес: они считали ее достойным объектом изучения, и  некоторые из них даже самостоятельно проводили магические  эксперименты. Они избавились от священного ужаса перед оккультными  искусствами, которые прежде считались ловушкой дьявола, способного  заманить в свои сети не только невежду, но и самого просвещенного  ученого мужа. Теперь воцарилась уверенность, что мудрый или святой  человек способен победить дьявола и даже поставить его на службу  человечеству. Князь тьмы превратился в мальчика на побегушках: его  заставляли строить то замок, то мост, и хронисты от души  злорадствовали, сообщая о том, как хитроумные смертные водили  нечистого за нос, ускользая от его загребущих когтей.
Впрочем, эта эпоха характеризовалась исключительной набожностью. Все перечисленные ученые так или иначе были связаны духовенством. Вильям был епископом Парижа. Тома читал лекции доминиканцам, которые  сыграли важную роль в этом ренессансе мудрости. Бартоломью читал  лекции францисканцам; Гроссетест был епископом Линкольна; Винцент из  Бове был капелланом короля Франции Людовика IX; святой Фома Аквинский,  великий "учитель церкви" и автор знаменитой "Суммы теологии", вступил  в орден доминиканцев в возрасте шестнадцати лет. Бэкон был  францисканцем, Альберт, канонизированный в 1932 году, - епископом  Ратисбона, а Раймунд Луллий принял мученическую смерть за веру.

Все эти люди были верными слугами церкви, под эгидой которой  встретились мудрость прошлого и настоящего. Насколько широко  простиралась эта эгида, можно судить по полотну Андреа да Фиренце (XIV  век), где изображен Фома Аквинский, восседающий на престоле славы, с  раскрытой Библией на коленях. Рядом с ним стоят "столпы веры": Иов,  Давид, святой Павел, четыре евангелиста, Моисей, Исайя и царь Соломон. Ниже изображены четырнадцать сидящих женских фигур, олицетворяющих  различные области богословия и свободные искусства. У ног их сидят  знаменитые деятели искусств и наук. Император Юстиниан, папа Климент  IV, Петр Ломбардский, Дионисий Ареопагит, Боэций, Иоанн Дамаскин и  святой Августин представляют семь областей теологии. Представителями  свободных искусств выступают Пифагор, Евклид, Зороастр (астрономия),  библейский Тувал-Каин (музыка), Аристотель, Цицерон и латинский  грамматик Присциан. Деятели церкви мирно соседствуют с мудрецами  древности, в том числе с Зороастром, который считался изобретателем  магии. Такая картина мира смогла появиться лишь благодаря более  глубокому пониманию прошлого и расширенной концепции мудрости. Она,  конечно, не столь универсальна, как картина мира ранних синкретических  религий, но отлично упорядочена, и каждый ее элемент понят достаточно  глубоко и точно.
В трудах Альберта нередко можно встретить выражения "я это  проверил" или, напротив, "я не проверил этого на опыте", или, наконец,  "я доказал, что это неверно". Такой подход принципиально нов: он  свидетельствует о том, что слепое доверие к авторитетам прошлого  исчезло. Относительная объективность Альберта отражается и в том, что  он критикует своего любимого Аристотеля, этот столп схоластики. Нередко он, перечисляя факты, добавляет, что они не были адекватно  подтверждены экспериментами, "хотя и упоминаются в сочинениях  древних". Эти "древние" - античные философы, а цель философии состоит  в достижении истины путем наблюдений и рассуждений, а не посредством  опытов(.
  Впрочем, и Альберт, рекомендуя выдвигать гипотезы и проверять их  на опыте, все же остается в первую очередь философом. Его рассуждения  хороши, но эксперименты весьма поверхностны, а выводы нередко  оказываются ошибочными. Роль, которую Альберт сыграл в развитии науки,  определяется не столько его реальными открытиями, сколько общими  установками и отношением к научному методу. Примером тому служит,  например, его описание чудесных свойств хрусталя. Если подставить  хрусталь солнечным лучам, то можно зажечь огонь. Это действительно  так, но Альберт забывает сообщить самое важное, а именно, что кристалл  хрусталя должен для этого иметь форму линзы. Альберт, по-видимому,  считает причиной такого эффекта чудесные свойства хрусталя, а не  преломление света. Однако временами ему все же удается сорвать с древа  познания съедобный плод. "Страус ест и усваивает железо", - утверждают  древние, на что Альберт отвечает: страус ест не железо, а камни, и сам  он, Альберт, был тому свидетелем. Это скромное, на первый взгляд,  наблюдение имеет гораздо большую ценность, чем может показаться. Еще  лет триста после того, как Альберт обнародовал свое открытие, страуса  продолжали изображать с подковой в клюве. В подходе Альберта к научным  проблемам похвальная любознательность объединилась с традиционными  схоластическими методами. А эти методы, как мы уже знаем, требовали  поверять частные утверждения общим законом жизнедеятельности  организмов в том виде, как его сформулировал Аристотель.
В тексте постановления о канонизации Альберта, восхваляющем  заслуги этого выдающегося деятеля, ни слова не сказано о его отношении  к магии. Некоторые авторы даже прямо опровергали всякие предположения  о том, что Альберт проявлял интерес к алхимии и астрологии. Однако в  трактатах самого Альберта мы находим множество упоминаний о магических  искусствах. Аббат Тритемий (1462 - 1516) говорит, что этот "святейший  из святых" был сведущ в натуральной магии и вовсе не считал ее злом:  "Ибо зло состоит не в знании, а в дурных делах". Напрашивается вопрос:  как можно овладеть каким бы то ни было искусством, не практикуя его?  Сентенция Тритемия может показаться ключом к разгадке еще одной тайны,  а именно, почему средневековые схоласты так интересовались магией. Они  стремились изучить зло, чтобы затем распознавать его и судить о нем  без труда. И все же этого недостаточно. Чрезмерное любопытство,  которое подчас проявляли ученые Средневековья к данной теме, может  свидетельствовать лишь об одном: запретный плод манил их с необычайной  силой. Благими или дурными были магические опыты Альберта, зависело  только от его намерений, а намерение у него, несомненно, было только  одно: обрести знание.
Альберт ни разу не выразил сомнения в том, что магия и впрямь  способна творить чудеса. Конечно, он не отрицал и того, что существуют  фокусы и иллюзии: люди подчас "видят" то, чего нет на самом деле. Конечно, он признавал и то, что злые демоны могут сбить человека с  пути истинного при помощи магии, что гораздо хуже, нежели обман  чувств. И все же, по мнению Альберта, существует также натуральная  магия, благая по своей природе, и немало полезного в этом отношении  можно найти в трудах арабов и в герметической литературе. Более того,  многие травы и камни наделены чудесными достоинствами, о которых не  говорится в сочинениях отцов церкви. Буквица дарует способность  заглядывать в будущее; вербену можно использовать как любовный  талисман; некая травка "меропис" раскрывает перед жаждущим познания  морские глубины; и многие другие удивительные вещи можно совершить при  помощи трав, как сказано в книга Коста бен Луки и Гермеса. Есть также  магические камни, исцеляющие болезни. В своем трактате о минералах  (согласно изданию 1518 года) Альберт подробно описывает тайные  свойства камней, кое-какие из которых он сам проверил на опыте. "Lapides preciosi praeter aliis habent mirabiles virtutes"  ("Драгоценные камни обладают большим числом чудесных достоинств,  нежели прочие"). И Альберт тщательно перечисляет эти достоинства.
Камень аметист находят в Индии; он препятствует опьянению, как  говорит Аарон; он делает человека бдительным и примиряет  поссорившихся. Он помогает приобретать знания и укрепляет разум. Берилл позволяет бороться с ленью. Он успокаивает боли в печени и  прекращает икоту и отрыжку, а также превосходно излечивает слезящиеся  глаза. Если подставить округлый берилл солнечным лучам, то можно  разжечь огонь. Также этот камень помогает сохранить мир и покой в  доме. Изумруд - камень целомудрия. Чтобы проверить, сохранила ли  девушка невинность, нужно дать ей выпить снадобье с толченым  изумрудом: если она чиста, то питье не произведет никакого эффекта, в  противном же случае изумруд не останется в ее оскверненном теле и  выйдет со рвотой. Кроме того, изумруд приносит своему владельцу  богатство и помогает убедительно выступать перед судом. Если носить  его в ожерелье, он исцеляет от эпилепсии. Агаты находят в Ливии и в  Британии. Этот камень укрепляет зубы, избавляет человека от  галлюцинаций и меланхолии, а также лечит боли в желудке. Змеи боятся  его. Маги пользуются загадочным камнем под названием "диакод", который  может вызывать причудливые видения, но теряет свои свойства, если  соприкоснется с трупом. Более подробные сведения об этом камнем можно  найти в сочинениях таких магов, как Гермес, Птолемей и Тебит бен  Корат.
Все это Альберт излагает с абсолютной уверенностью и,  по-видимому, не сознавая, что это - самая настоящая магия, точь-в-точь  такая же, к какой прибегали халдеи, египтяне и персы. В том же  трактате он заявляет, что геммы с резными изображениями наделены  мистической силой, особенно если они произведены самой природой, без  вмешательства человека. Такие идеи вплотную подводят к практике  изготовления талисманов, магических изображений, медалей и печатей,  призванных защищать своего владельца.
Всеми своими чудесными достоинствами эти предметы обязаны влиянию  звезд, ибо, согласно Аристотелю, земными событиями управляют небесные  тела. Выражая свою убежденность в этом, Альберт уже изобличает себя  как астролога. Он неоднократно повторяет, что звезды влияют на людей и  различные предметы и обладают властью над земными делами, о чем  свидетельствуют многочисленные чудеса наподобие тех, что описаны выше. И это еще не все: именно сила звезд лежит в основе всех гаданий, ибо  тот, кто способен истолковать следы влияния небесных тел на земные,  может и расчислить свою судьбу. Линии на лбу и на ладонях человека,  прожилки на древесном листе, развилки оленьих рогов и формы камней -  все это отпечатки влияния звезд, исполненные скрытого смысла.
На вопрос о том, был ли Альберт алхимиком, также следует ответить  утвердительно. Как его ученик Фома Аквинский, Альберт верил, что  алхимия - труднопостижимое, но истинное искусство. Проводить  химические опыты философия ему почти не мешала - наверное, потому, что  ранним греческим философам алхимия была неизвестна. Альберт описывает  свои операции аккуратно и точно и выдвигает оригинальные идеи. Из  всего обширного наследия, которое он оставил потомству, алхимический  трактат, пожалуй, достоин наивысшей похвалы. В книге о минералах  Альберт находит массу поводов критиковать алхимию и временами даже, по  видимости, осуждает искусство Гермеса; однако в трактате "Об алхимии",  аутентичность которого не вызывает особых сомнений, он выступает в  защиту алхимических операций и отстаивает идею о том, что золото можно  производить искусственным путем. Вот что он рекомендует в этом  трактате своим собратьям-алхимикам:   

Алхимик должен быть молчалив и осторожен. Он не должен никому  открывать результатов своих операций.
Ему следует жить в уединении, вдали от людей. Пусть в его доме  будут две или три комнаты, предназначенные только для работы.
Ему следует выбирать правильный час для своих операций [имеется в  виду, что следует дожидаться благоприятного расположения звезд].
Он должен быть терпелив и настойчив.
Пусть он действует в согласии с правилами: тритурация [растирание  в порошок], сублимация [возгонка], фиксация [закрепление], кальцинация  [прокаливание], дистилляция [перегонка] и коагуляция [сгущение].
Пусть использует он только стеклянные сосуды или глазурованную  глиняную посуду.
Он должен быть достаточно богат, чтобы покрывать расходы на такую  работу.
И, наконец, да избегает он всяких сношений с князьями и  правителями.

Альберт понимал, что владение герметической мудростью  представляет для алхимика постоянную угрозу: соседи могут донести  князю об успешно проведенной операции, и стоит тому прослышать о  философском золоте, как чудотворец будет обречен. Именно такая судьба  постигла Александра Сетона и других неосторожных. Весьма благоразумно  и замечание о том, что алхимик должен быть достаточно богат, чтобы  посвятить "великому деланию" всю свою жизнь: ведь никакой гарантии  успеха у него нет, а нужда может в конце концов заставить его  отказаться от истинного искусства и встать на путь мошенничества и  шарлатанства.
Альберт не сообщает нам, удалось ли изготовить золото ему самому. Но народные легенды уверяют, что он владел философским камнем, а также  творил и другие чудеса, которые с готовностью принимались за  проявления магических способностей. Предание повествует о том, что,  принимая в Кельне графа Голландии Вильгельма II, Альберт велел  поставить обеденный стол в монастырском саду, хотя на дворе стояла  зима. Взорам гостей предстал стол, заваленный снегом. Но стоило им  усесться, как весь снег мгновенно растаял, прилетели птицы и сад  наполнился благоухающими цветами. Точно такое же чудо молва  приписывала и куда менее святому магу более поздней эпохи - доктору  Фаусту. Но последний заставил деревья цвести зимой не с помощью  натуральной магии, как Альберт, а посредством черной магии и  дьявольских чар.
Современники Альберта утверждали также, что он построил  человекообразный автомат. Каждая часть его тела была изготовлена под  благоприятным влиянием соответствующей планеты. Этот "робот"  прислуживал Альберту по дому. Он был наделен и даром речи, причем в  такой степени, что доведенный до бешенства его болтовней, Альберт в  конце концов его уничтожил. Действительно ли подобный автомат  существовал, и если да, то что он собой представлял? Оккультист XIX  века Элифас Леви тонко подмечает, что это был всего лишь символ  Альбертова схоластицизма: имеющее облик человека искусственное  создание, управляемое не жизненной силой, а механизмом.